Она погладила длинные, покрытые шелковистой шерстью уши собаки.

– Плавание пройдет хорошо.

– В добрый час, – торопливо добавил Годавия: не следовало давать морю повод усомниться в человеческом почтении, – и да поможет нам Яхве.

Моряки жили и погибали по воле моря. Годавия придерживался старого обычая называть своего Бога по имени, чтобы было ясно, к кому он обращается.

– На все воля богов.

Когда царица улыбалась, в уголках ее глаз разбегались морщинки. При ярком свете солнца видно было, что она немолода.

Но это не имело значения. Царица Савская, будь она молода или нет, своей улыбкой разогревала кровь в жилах мужчин. Годавия надеялся, что кровь самой царицы не так горяча, иначе плавание по Красному морю обернется нескончаемыми бедами.

– Почти все уже на борту, – сказал Годавия, – шатер для тебя и твоих женщин вот-вот будет готов.

– Мы – я и мои женщины – благодарим тебя. Осталось лишь подняться моим слугам, и придворным, и лошадям – и можно отправляться, как только позволят ветер и волны.

Годавия кивнул, но сердце его упало. «Очи Астарты! Я совсем забыл об этих проклятых лошадях!»

– Не унывай, флотоводец, – казалось, в глазах царицы пляшут отблески смеха, словно солнечные лучи на воде, – все будет хорошо, и плавание пройдет удачно. Неужели ты можешь усомниться в том, что боги ему благоприятствуют?

– Я могу усомниться в чем угодно, – ответил Годавия и спустился с корабля.

Ему предстояло поговорить со старшим по грузам и начать размещать царских лошадей на приготовленном для них корабле.

«Кони, собаки и блудницы… Когда я буду рассказывать об этом за кубком, никто не поверит». Он желал лишь одного: чтобы, когда фарсийский флот наконец войдет в гавань Ецион-Гевера, градоначальнику пришлось не так тяжело и накладно, как ему.

И чтобы для царя Соломона визит царицы Савской оказался достойным всех этих усилий.

«Столько воды». До сих пор Никаулис не приходилось видеть водоема большего, чем Зеркало Богини – озеро у подножия Сияющих гор, дитя горных потоков, прозрачное и холодное, словно лед. На тех берегах прошла юность Никаулис, там она играла в охоту и походы.

Но Зеркало было маленьким. Даже ребенок, подойдя к нему, мог разглядеть противоположный берег по ту сторону водной глади. Море – другое дело.

Корабль плыл по волнам, изменчивым и беспокойным, словно облака. Вдоль борта, пританцовывая, бежали волны, вспыхивая на солнце ярко, словно оперение феникса. На востоке Никаулис иногда различала сушу, но к западу раскинулось лишь море, мерцая и переливаясь до самого горизонта. Она знала, что по ту сторону есть земля – Хуш и Египет, но сейчас при взгляде на эти широкие беспокойные водные просторы в это с трудом верилось.

– Интересно, о чем ты думаешь?

Хуррами чуть не застала ее врасплох – бесконечный плеск волн о деревянный борт, поскрипывание дерева и шелест парусов заглушали другие, более тихие звуки. Никаулис быстро обернулась, коснувшись рукоятки своего кинжала.

– Спокойно, Никаулис, это всего лишь я.

Никаулис тихо вздохнула.

– Я не слышала, как ты подошла, вот и все.

«Я слишком напряжена. Нужно успокоиться, иначе разорвусь, как пересохшая тетива».

Хуррами, улыбаясь, подошла ближе и взялась за поручень.

– Как тебе море? Столько воды – это ведь чудо, правда? А еще эта соль! Я сделала целый глоток этой воды – она и впрямь такая соленая, что отравиться можно. Интересно, как в ней рыбы живут?

– Они привыкли, как же еще?

– Наверное, им даже нравится. – Хуррами уставилась в прозрачную воду внизу. – Столько рыб, и такие красивые. Если поймать несколько для дворцовых прудов, как ты думаешь, царице понравится?

– Они там погибнут.

Никаулис проводила взглядом стайку рыб, голубых, красных и желтых. Повинуясь лишь им понятному сигналу, рыбы метнулись к носу корабля, затем к корме, проскользнув под палубой. Вперед и назад, вправо и влево, словно в танце…

– Может быть.

Хуррами подалась вперед. Из ее прически выскользнула бусинка и упала в море. Мигом дюжина рыбок отделилась от стаи и бросилась к уходящему в глубину шарику. Вода забурлила, а потом рыбы вернулись в стаю.

– Как ты думаешь, они ее съели? – спросила Хуррами.

– Возможно.

Никаулис исподволь наблюдала за царской прислужницей, а та уже вынимала из своей искусно заплетенной косы следующую бусинку, явно желая выбросить еще один яркий шарик ради того, чтобы подразнить наивных рыбок. Хуррами вытащила его и кинула за борт. Снова к нему кинулась стайка рыб, попробовала угощение и, поняв, что оно несъедобно, вернулась к собратьям.

– Никаулис, что ты думаешь о путешествии царицы? – спросила Хуррами тихим ровным голосом.

«Проверка?» Все знали, что Хуррами – глаза и уши царицы. «Поэтому она сама должна понимать, что даже ее праздные вопросы имеют большой вес». Будь то проверка или нет, но учтивость требовала ответа.

– Думать – не мое дело. Мое дело…

– …охранять и повиноваться. Да. – Хуррами пропустила меж пальцев концы своих длинных кос, переплетенных бусами, удерживающими и украшающими буйную гриву. – И все, телохранительница?

Царская прислужница смотрела искоса, и что-то в ее тоне – легкий, едва ощутимый оттенок иронии – резануло слух. Будто кожу царапнуло кристаллами соли.

– А что еще? Царица Утра приказала отправиться в далекую страну, чтобы она могла встретиться с премудрым царем. Мы отправились.

– Матерь приказала, – как бы невзначай, но колко поправила Хуррами.

– А ты, царская девица? – парировала Никаулис. – Что ты сама думаешь об этом путешествии?

– Я? – Накрашенные веки Хуррами быстро опустились, словно сверкающие зеленые крылья, пряча ее светлые кошачьи глаза. – Да ничего. Лишь то, что плавание долгое, море широкое, а люди с севера грубые и странные. Что за царь может править такими? Его слуги неучтивы, шагу ступить не умеют. А их царь? Лучше ли он?

– Даже если нет, сама Аллат повелела нашей царице найти его.

– Да.

– Чтобы попросить его о помощи? – Никаулис чувствовала, что за этим вопросом кроется другой, выдающий страхи, от которых плохо спалось. Хватит ходить вокруг да около. Удивительно, как так получатся, что величайший страх – говорить прямо? – Милая Хуррами, как ты думаешь, разумно ли было отправляться в это путешествие?

Она поставила под сомнение приказ царицы и повеление богини. «У меня и впрямь неспокойно на сердце. Впереди опасность. Неужели я одна чувствую, что в конце этого пути лежит зло?»

Казалось, стоявшая неподвижно Хуррами была поглощена танцем волн. Наконец она сказала:

– Ты считаешь безумием, что наша царица выполняет волю Аллат и добивается расположения мудрого царя?

– А когда мы доберемся до страны этого мудрого царя? Тогда что?

Не поднимая головы, Хуррами пожала плечами. Солнце играло на ее мягкой коже, будто на волнах моря.

– Тогда царица сделает то, что следует. И мы тоже. – Она искоса посмотрела на Никаулис. – Думаешь, я знаю, что на уме у богини или у царицы?

– Думаю, знаешь. А еще думаю, что не скажешь.

– Может быть. А может быть, и нет. Скажи мне, амазонка, веришь ли ты царице?

– Так же, как я верю богине.

– А я верю богине, как царице. Вот так. – Хуррами коснулась окрашенными хной кончиками пальцев гладкого поручня. – Не знаю, что ожидает нас при дворе царя Соломона, зато знаю, кому мы там понадобимся. Мы должны ревностно служить нашей царице – вот все, чего она просит.

– Это все, что я могу. – «Все, что у меня есть».

– И не забывай про свой меч. – В словах служанки снова звенел смех.

– Не забуду, – ответила Никаулис. Внизу яркими вспышками в кристально-чистой воде проносились стаи рыб, скрываясь от опасности в тени корабля. – Не забуду.

Пока Билкис не ступила на деревянную палубу корабля и не бросила взгляд на гладкую, словно стекло, поверхность моря, она, оставаясь царицей, отказывалась слушать свою томящуюся душу. Всегда, всегда с десятилетнего возраста она покорялась долгу. Перед родом, страной, храмом. И никогда она не сходила с этого узкого пути, никогда не колебалась, делая выбор.